Безумствовать там, где это уместно
многабукаффНеправда, что для поддержания полноценной деятельности организма человеку достаточна вода, еда, кислород и тепло. В этом случае, получившееся существо никак нельзя было бы назвать человеком, ибо для последнего огромное значение имеет питание продуктом особого толка. Коктейль из наблюдений, сборная "солянка" цитат из прочитанных книг, слоеный пирог жизненного опыта, множество "твердолобых" орехов-правил, аксиом, законов и исключений, изгрызенных за годы учебы…
Информация. Умение извлекать ее, анализировать, систематизировать и классифицировать, отстраняя неважное, ненужное и опасное. Поглощать остаточный, обработанный и тщательно проверенный на предмет пользы продукт - вот главное для Человека. Для того, кто призван быть на Земле хозяином, а не примитивным потребителем воды, еды, кислорода и тепла.
Что же мы видим в настоящем? Всеобщее помешательство на детективах и хрониках криминальных новостей. Изучение человеческих патологий и увлеченное классифицирование маниакальных извращений. Девичьи трактаты по обольщению, охмурению, "доению богатеньких" и мужские курсы по увеличению органа, акта и счета в банке. Нам не нужна информация другая. О вечности Красоты. Об уязвимости Любви. О первоисточности и силе Природы. "Что мы сможем поиметь от этой информации?" - задаем мы себе циничный вопрос и в чем-то оказываемся правы. Ибо простые истины не превратят воду в вино, пресную лепешку в каравай и не помогут присвоить, покорить энергетические ресурсы. Мы привыкли жить в комфорте и сытости, а потому со страхом относимся к любой информации, которая так или иначе посягает на наш покой. Мы поглощаем непотребное и отвратительное, чтобы выработать в себе иммунитет перед бедностью, скудоумием и преступностью. "Врага надо знать в лицо!"- говорим мы и тратим большую часть жизни на познание Зла. И не замечаем как, поглощая такую информацию, мы разрушаем себя изнутри. Добровольно отдаем себя и свою планету тому, кто был навеки изгнан Создателем…
Как часто серые будни из цветущей весны делают унылую зиму, из обреченных утренних лиц в метро - серо-коричневую, преющую жижу, а из озера грез, идей и желаний - коварное болото. Большинство неизменно надевают практичное пальто, послушно сливаются вместе с остальными в сточный поток эскалатора и машинально-равнодушно выполняют какие-то действия на опостылевшей работе. Они обязательны, исполнительны и терпеливы. Они ощущают на себе ответственность за семью, за детей, за процветание рабочего коллектива. Их уважают, премируют, продвигают по карьерной лестнице спустя n-ое количество лет службы…И забывают практически сразу после их выхода на пенсию или увольнения по собственному желанию. До конца жизни они остаются аккуратными, пунктуальными, воспитанными и практичными пальто в час-пик. И неизвестно, к чему это привело, если б время от времени на зыбкой поверхности этого болота не зацветал редкостный цветок человеческого Таланта. Взмывает он вверх в стремлении оправдать массовую серость перед Высшим Разумом. Убедить, что Его создания не бесполезны, а значит, не ошибочны.
У дивного цветка к цели тяжкий путь. Болото любыми способами пытается засосать его на свой уровень, сомкнуться вокруг него плотным кольцом коллектива. Нерушимыми традициями, навязанными ценностями, не подлежащими сомнению знаниями и опытом предков. Его внешнюю непохожесть критикуют, мысли высмеивают, запах провозглашают революционным, опасным и неблагонадежным. Его попытки говорить заметают снегом непонимания. Его упорство на пределе сил взметнуться над затхлой поверхностью, чтобы раскрыться, распуститься во всей красе перед Всевидящим Оком и, тем самым, отвлечь Его, скрыть под своим величием гниющую усредненность, обвиняется последней как расчетливость, карьеризм и бездуховный эгоизм. Он - выскочка. Для него все методы хороши. Он не милосерден. Не жалеет слабых. Презирает традиции. Он идет по трупам!.. Немедленно опустить! Опошлить. Извалять. Сломать. Уничтожить…
Наверное, человечество уже давно получило бы свой день Страшного Суда, если б каждому Цветку, Таланту или Выскочке не дана была чьей-то невидимой могущественной рукой кто-то единственный, одаренный доверием и пониманием истины. Тот, который не побоится вытянуть шею над трясиной, запрокинуть гордую голову и без колебаний обеспечить светлым ликом своим надежный путь Разуму…
Время - понятие искусственное. Люди создали его, не найдя иной возможности придать своей жизни упорядоченность и цикличность. Следя за ходом условных минут, мы контролируем свои действия и надеемся по максимуму заполнить каждый свой вдох-выдох. Как часто мы пребываем в полной уверенности, что если позволить убежать часу в никуда, он унесет с собой счастливую случайность и лишит нас того единственного шанса, ради которого, в принципе, терпит человек свое существование на земле. Вот так и живем мы в состоянии борьбы с мятежными секундами. Заключаем их в позолоченные циферблаты, инкрустируем бриллиантами, посвящаем им торжественный колокольный бой и не желаем поверить, что божок наш - ложный, дорогая противоударная и водонепроницаемая клетка - пустышка, а времени нет…
Они поняли это в тот момент, когда всем остальным, хронометризированным миром были признаны неизлечимыми. В здоровом обществе больших возможностей их время умирало вместе с ними, потому что исчерпало все шансы до дна и теперь функционировало лишь с целью успеть привести свои дела в порядок. Отныне они - безнадежные. Никто не упрекнет их за опоздание или непунктуальность. Им вряд ли кто-нибудь назначит свидание - любовное, деловое ли - поскольку их будущее предсказуемо, а время предопределено. Им простят нарушенные обещания, непоследовательность в разговоре и частую смену настроений. Возможно, даже пожалеют. Но никому никогда не придет в голову позавидовать тем, у кого (о, ужас!) времени уже нет. И мало кто из таких, безнадежных, умеет наслаждаться этой потерей…
Они решили проблему сразу. После тяжелых раздумий и аналитических умозаключений после знака "равно" написали "бесконечность". И возблагодарили Бога за великий подарок - познание рая на Земле. Когда бессмысленна спешка и неаргументированны тревоги. Когда суета противоестественна, некого и нечего ждать и догонять, а любовь не требует доказательств.
Теперь они по-настоящему свободны. От режима трудовых дней и расписания маршрутов. От родительских обязанностей и дочерне-сыновьего долга. От всего того, что диктует остальным это призрачное время, рожденное человеческим умом в попытках избежать хаоса и хоть как-то обуздать свои пороки. Взявшись за руки, они идут по коридорам своей памяти, оставляя мертвые минуты за каждым поворотом. Идут туда, где все можно переписать набело, раскрасить по-своему бесцветные стены и начать жизнь с чистого листа…
Обычно, когда мы так говорим, то подразумеваем катастрофу. Трещину в жизни мы прежде всего сравниваем с раной - труднозаживающей, болезненной, сочащейся кровавыми слезами по утерянному, непонятному, безвозвратно ушедшему. Чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, мы поворачиваемся к условной трещине спиной, боимся последствий и того, что, возможно, увидим, если заглянем в нее. Стараемся забыть о ней, не замечать. Пребываем в тоскливой уверенности, что с той, обратной, пугающей стороны из трещины в наши последующие будни вползет депрессия, просочится растерянность, просквозит безнадега. И очень немногие находят в себе мужество заглянуть в свою личную жизненную трещину трезвым, не замутненным паникой взглядом, взвесить все "за" и "против" и обернуть ситуацию в свою пользу...
Ему только 25. У него диплом и гостеприимно открытая вакансия в приличной компании. А еще - масса знакомых и обширный выбор личиков, согласных провести с ним романтический вечер. Но пару дней назад к вышеперечисленному имуществу добавилось хмурое утро в заброшенной лечебнице, где всю ночь накануне он с приятелями отмечал свой "четвертак" и "блестящие перспективы на будущее". Он не знал, почему покинул огромный пустой зал бывшей библиотеки, где ополоумевшая от градусов компания корчилась под звуки магнитолы. Помнил только, как осторожно переступал через многочисленные трупики бабочек на пыльном, местами вздыбленном паркете. ("Они летели сюда зимовать? Или умирать?") Потом он вышел, с трудом закрыл за собой отсыревшие застекленные двери и, кажется, сделал пару шагов к широкой парадной лестнице, когда услышал за спиной всхлип раненого стекла. Он вздрогнул, но поворачиваться не спешил. Хотел оттянуть зрелище ослепленной, покалеченной человеческим вандализмом двери, но внутреннее упрямство и какая-то обреченная злость на людскую тупость победили. Он повернулся, крадучись, подошел к все еще звенящему от инертной дрожи стеклу и заглянул в его сквозную трещину. Там, внутри, все ему привычно и знакомо. Это там ему 25, диплом, завидная должность и списки знакомых в телефонном справочнике. А здесь - гулкая пустота. Издевательский внутренний голос: " а та ли специальность указана у тебя в дипломе?", "это ли рабочее место видел ты, когда считал на небе звезды?", "а знаешь ли ты людей, которые называют себя твоими друьями?"
Итак, ему уже 25, и он - счастливчик. Потому что знает, как головокружительно может измениться неожиданно треснувшая жизнь, если найти в себе силы не испугаться, мудрости, чтобы разобраться в хитросплетениях трещин и силу воли, чтобы оставить треснутое в прошлом...
Как и все, она ходила в кинотеатр. Ну, может, чуть чаще, чем другие. Как все, она слышала треск разрываемого билета на контроле, проходила в сумеречный, пахнущий попкорном зал и протискивалась на свое сидение, стараясь не поворачиваться к сидящим задом. Только протискиваться выпадало редко. Почти никогда. Потому что чаще она приходила в зал раньше всех, чтобы, пока не начался сеанс, подольше посмотреть на безмолвный белый прямоугольник экрана. Откинув голову на спинку кресла и сканируя взглядом экран, она режиссировала на нем свои фантазии. В каком месте необходим вид с высоты птичьего полета, а где важно взять крупным планом. Как должны двигаться губы, произносящие главные слова и насколько выразительной обязана быть спина уходящего из кадра. Приходя сюда в числе первых кинозрителей, она снова и снова проигрывала на белом прямоугольнике экрана уже давно прошедшую сцену из своей жизни, пытаясь понять, в чем слабость ее сценария и где сфальшивила она как актриса.
Он ушел во время сеанса. Бросил ее как раз в тот момент, когда действие на экране уже накалились настолько, что покинуть зал - значило вызвать, по меньшей мере, недоумение в свой адрес, ведь каждый кадр в такие минуты буквально требует предельного напряжения внимания. А он просто тихонько встал, удерживая от стука откидное сидение и, не отвечая на возмущенные шипения, упрямо протиснулся к проходу. Она увидела его неясный силуэт на ступеньках, и только когда под светящимся табло "выход" кинозальный сумрак разрезался белым прямоугольником света из дверного проема, осознала, чем закончится этот сеанс. Не будет пронзительной финальной сцены, поцелуев, от которых становится жарко в животе и триумфального "хэппи-энда". Будут только сухие титры, бледнеющие обратно-пропорционально загорающемуся в зале свету. Грохот откидывающихся сидений, шарканье ног по оброненным на пол чипсам, какие-то банальные проявления восторга или неудовольствия. А надо всем этим - огромный экран. Белый прямоугольник, который так и остался холодным, хотя только что полыхал пожарами взрывов. Равнодушный, несмотря на прямое участие в любовных страстях какие-то пять минут назад. Безучастный к недавно продемонстрированному ей счастью и горю, он молча проводит ее своим слепым глазом до выхода и не попрощается. Потому что знает: она будет возвращаться снова и снова, подсознательно надеясь, что когда-нибудь во время сеанса темнота опять разорвется прямоугольной белизной и втолкнет заблудившегося назад…
Что значит счастье "простое"? Разве бывает счастье "сложное"? Разве не ясно, как день, что, если человек проснулся утром в полном здравии, если у него гарантированное трехразовое питание и регулярный секс с любимым партнером, если восемь часов в сутки он занят делом, приносящим ему не только удовлетворение, но и доход, который позволяет на детское "дай" легко ответить "на", то этот человек - счастлив? Если вы так не считаете, то будете правы. Если вы так НЕ считаете, то тоже будете правы. Потому что "сложное" счастье, увы, тоже бывает. Более того, чем быстрее развивается цивилизация, тем популярнее становится мода на это счастье - неспокойное, презирающее компромиссы и непривередливость, приветствующее максималистов во всех проявлениях человеческих инстинктов…
Она была девочкой, которая ничего не требовала от счастья. Она была счастлива. Просто. Пока ей не выпало полюбить мужчину, который счастьем был недоволен. Каждый день, слушая его претензии к "мещанскому достатку", который давала ему судьба, она ловила себя на мысли. Что безнадежно отстала от жизни. Восхищенная его пылкостью, безоглядно влюбленная, она невольно стала стыдиться родных, "зацикленных на бытовухе", "бабьих мыльных" книг, которые недавно с упоением читала. Она стала в пух и прах громить вечные женские ценности: стремящихся к деторождению называла самками, домохозяек - клушами, ищущих любовь - озабоченными шлюхами, а мечтающих о семье - ограниченными дурами.
Ее "божок", польщенный преданностью, снизошел до женитьбы на своей рабыне. Теперь в ее жизни простому счастью не осталось места, потому что во всех уголках поселилось оно другое, сложное. Тихие семейные вечера обреченно уступали место спонтанности, импульсивности. Ровные отношения были отданы в жертву частым сменам настроения, неустойчивой эмоциональности. Необходимость рутинных домашних дел были провозглашены недостойной обузой и немедленно переложены на ее плечи под формулировкой "счастье ухода за любимым мужчиной". Наконец, когда материнство было объявлено презренным инстинктом, в ее душе зашевелились сомнения, и, в тот момент, когда она все же стала матерью, ей удалось сбросить с пьедестала своего "божественного истукана"...
Быть счастливым просто - это просто. Но от этой простоты радости человек получает во много раз больше. Для этого нужно перестать быть потребителями, научиться благодарить за любую, даже самую маленькую удачу: первое слово малыша, первый самостоятельный шаг инвалида, вовремя раскрытый зонт под дождем или возможность подхватить на руки своего ребенка и долго-долго кружить его над землей под высоким синим небом…
Не отводите взгляд! На поверхности океана Палой Травы я буду танцевать для вас фламенко. Танец одиночки. Танец прошедшей любви. Танец вдовы… Не пытайтесь узнать, имею ли я на это право, взрослая ли я женщина, познавшая любовь, а потом потерявшая. Что толку вам в лице моем, ведь не оно передает этот танец, выражая муку располовиненной души, а мое мятое платье цвета красного вина. Платье, загоняющее в клетку скрытые под ним очаги вожделения. Платье, распадающееся на бесчисленные складки, в которых безнадежно путаются возбужденные ноги. Платье, охлаждающее шелковым холодом пылающие желанием бедра, туго пеленающее каждую новорожденную страсть – дитя неизбывной тоски по любви, по мужчине, появляющегося, как и вся жизнь, из источника влаги. В том месте, где воедино сливаются ноги…
Не уходите, разочаровавшись! В награду за терпение мое мятое платье подарит калорийную пищу вашей фантазии. Той именно, которую предпочитают скрывать добропорядочные, законопослушные мужья и жены. Многозначительную округлость силуэта, например. Неистовую рваность кроя или ритмичный такт развевающегося подола. Дикий, полубезумный танец надорванного сердца, осиротевшей души, готовых отчаянно и сполна отдаться тому, кто ужаснется их ранами, пожалеет, оплатит «протез» - искусственную копию утраченной половины…
Конечно, я останусь инвалидом. Цветущая красавица с мертвыми имитаторами внутри. Зато я, как никто другой, научилась танцевать фламенко. Танцевать для тех, кто потом навсегда уйдет в Новый Свет по самой поверхности океана Палой Травы, унося с собой в плавание воспоминание о моих руках и мятом красном платье с пенящимися вокруг холодных ступней зовущими движениями подола, но обманчивыми, иллюзорными, призрачными и неуловимыми, как самая любимая тайная и невыполнимая на земле фантазия. А некоторые, так и не дождавшиеся своего прилива, или не успевшие уйти с отливом, будут возвращаться. Будут терпеливо ждать, когда, словно кошка, на мое крыльцо ляжет вечер. И тогда я снова сброшу туфли, осторожно заберусь на волну океана Палой травы, чтобы исполнить для неудачников свой танец одиночки. Чтобы они увидели: их отчаяние – легкое волнение по сравнению с моим внутренним апокалипсисом, их страх – лишь мятая ветреной рябью ткань по сравнению со страшными заломами, которые сделала в моей душе судьба своей раскаленной докрасна ладонью…
В мятом платье цвета красного вина я буду танцевать для вас разнузданное, страстное фламенко, чтобы по движениям складок вы сумели распознать предсмертный крик умирающей любви и ни при каких обстоятельствах не пытались услышать его в себе самих…
Большинство согласится с тем, что когда человек хвастается - это противно, но когда он ждет, что окружающие заметят его достоинства сами, - это, по меньшей мере, глупо. Тогда каким образом заявить о себе, чтобы одновременно не попрать определение скромности и завладеть беспристрастным вниманием зрителей? Людей, разбалованных разнообразием, сытых новыми открытиями, уставших от современных технологий. Как выйти из тени провозглашенных богов искусства, бессмертных классиков и поразить тех, кто разучился удивляться?
Надо научиться видеть людей. Не просто автоматически фиксировать девичью привлекательность, женское увядание под дорогим макияжем. Подростковый выпендреж или швейцарские часы на запястье водителя навороченной тачки. Не просто бросать мелочь нищенке в гулкую жестяную банку из-под оливок, набирать шаловливую sms-ку той красотке откуда-то из вчерашнего дня или угощать пивом друзей вечером в пятницу.
Надо учиться видеть другое. Неудовольствие сквозь скабрезные мужские шуточки за стойкой пивбара - от сорванного покоя в надежном семейном кругу. Сведение дебетов и кредитов за трепетным дрожанием ресниц прекрасной незнакомки. Отчаянный призыв, бескорыстная готовность впустить в размеренную жизнь так и непознанное чувство, старательно замаскированные элегантным обручальным кольцом и строгим материнским взглядом - от неумолимо приближающегося главного врага зрелой женщины, старости.
И все-таки, и этого мало. Надо показывать людям свои старания. Отчитываться за каждый свой успех в изучении науки "Видеть". Сделать эту науку неотъемлемой частью самого себя, но избежать сомнительной славы папарацци. Видеть настоящее, а не надуманное; индивидуальное, а не ширпотребное; удивительное, а не шокирующее; забавное, а не унизительное. Именно эта способность (или дар?) заставит забиться чаще даже самое сдержанное сердце и надежно укрепится в памяти даже самой скептичной и трезвомыслящей головы…
Какие эмоции вызывает у человека слово "абсурд"? У прагматика - недоумение. У аналитика - раздражение. У сноба - презрение. У оптимиста - приступ веселья. Пожалуй, только одна категория людского населения принимает абсурд с восхищением.
В первую очередь - дети, умеющие превращать абсурд в сказку и безнаказанно ломать законы логики. Потом - писатели, которые материализуют абсурд в сборники сказок для детей или в закрученный сюжет фантастического триллера, которым не брезгуют ни прагматики, ни аналитики, ни снобы. А еще - художники и фотографы. Но особая их каста, которая заставляет зрителей задерживаться у "абсурдных" картин дольше. Которая ставит критиков в неловкое положение, вынуждая задаваться воистину вечным вопросом: "Что делать?" Провозгласить творение философским шедевром, вознести автора к подножию Олимпа и упиваться мыслью о собственной прозорливости? Или поднять "эту чушь" на смех, разгромить горе-художника в пух и прах и остаться в истории в качестве самого беспристрастного и справедливого? Но вдруг, все-таки, это - талант? Тогда что? Слава занудного консерватора, закостенелого концептуальщика, гонителя и палача гениев?..
Но что бы там не думали и не говорили ценители, критики, знатоки, есть в Петербурге человек, которого восхищает абсурд, хотя давно уже не ребенок. Его имя не знает даже самый одержимый библиофил, поскольку нет книг его авторства. Он не может называться художником, потому что о живописи имеет представление лишь как о собраниях Эрмитажа и Русского Музея. А фотографы, рассматривая его работы, могут хвалить, могут ругать, но единодушно сходятся во мнении: "Это - не фотография!" И с этим трудно спорить, поскольку даже начинающий фотолюбитель знает назубок определение слова "фотография".
Тогда что же это? Абсурд? Тогда к какой категории отнести Богдана Звира, если абсурд для него не только восхищение, но и вдохновение, потаенный глубинный смысл того, что спрятано в подсознании каждого и от чего старается держаться подальше человек, считающий себя нормальным, психически здоровым. Ведь неспроста часами разглядывают "Сад Наслаждений" Босха, до полуночи читают "Темную башню Кинга и в сотый раз слушают "Лунную сонату" глухого (абсурд!) Бетховена…
Контрасты и парадоксы окружали Богдана с детства: утонувшая "по брови" в снег деревянная изба-засыпуха без намека на удобства, соседствующая с модерновым зданием известного банка и шилоподобной телевышкой. Зимние морозы до -60 и сухая, с наполненным песчаной пылью от Лены воздухом, летняя жара до +40. Фундаменты на растущих из вечной мерзлоты сваях и поднятые над улочками, обезображивающие холодное небо, развязки теплотрасс. Потом - Петербург. Мистичный, непостижимый город, построенный на абсурдном месте противоречивым человеком ценой парадоксального количества средств и жертв. Город, в абсурдные сроки ставший знаковым - чем не идеальное пристанище для Богдана Звира? Странного автора. Способного отвлечь любого от праздного легкомыслия, вырвать из болота равнодушия, разбудить тягу к самопознанию и оплодотворить бесплодные идеи. Показать в абсурде созидательную динамику волшебных образов, которыми так полна его реальная фантазия…
Есть люди бедные и богатые, аристократичные и безродные, богемные и рабоче-крестьянские, интеллигентные и простаковатые. Есть везде, где хотя бы в зачаточном состоянии присутствует цивилизованность. Но, кажется, только Россия сумела сделать эволюционной спирали виток и подарить человечеству особую касту - Людей коммуналок. Пусть даже им повезло, и совместное проживание осталось в прошлом, а на пальце звенят ключи от собственной квартиры, генный код этих людей остается неизменным. Они ненавидят тишину, по-своему трактуют понятие покоя и категорически не понимают, что значит "побыть наедине с собой". Уют в их представлении - это огромная кухня с множеством столов и столиков по периметру стен, буйное смешение стилей в интерьере, где каждый угол комнаты напоминает выставочную витрину краеведческого музея определенной страны. Здесь хайтековский минимализм обрамлен сумасшедшими обоями, а по-итальянски темпераментная мебель соседствует со знаменитой в душе каждого советского коммунара тумбой.
Кажется, если провести голосование на самый популярный предмет коммуналки, эта тумба удостоится личного памятника. Сколько разговоров "по душам" она выслушала, сколько кухонной утвари хранила в своем чреве, сколько капель водки впитала порезанной столешницей и сколько хлебных крошек съела своими трещинами! На ней писали доносы и заявления в милицию, лили слезы над судьбой-злодейкой, готовили уроки, затевали постирушки и предавались скороспелой страсти. Она впитала в себя энергетику большого числа людей. Долгое, бесконечно долгое время связывала в один общий узелок десятки нитей человеческих судеб. Была и круглым столом переговоров, и кабинетом психолога, и столиком ресторана, и священным алтарем. Переезжая вместе с хозяевами в отдельные апартаменты, старая уродливая совковая тумба незаметно становится главой семьи, эдаким крестным отцом семейного клана. Тумба, бывший коммунальный авторитет, слишком много знает о каждом, кто за ней сидел. Больше того, она умеет ими манипулировать, играть. Облезлая и кривоногая она завоевывает самый выгодный угол в интерьере, претендует на антикварность, оставляет за собой абсолютное право быть изысканным архивохранилищем ностальгических мемуаров. Она угодливо подставляет свою сомнительно устойчивую высоту для карабканья хозяйского тщеславия туда, вверх, на сколько хватит зрения и амбиций. Туда, откуда больнее будет падать вниз, к истертым ножкам коммунальной тумбы…
Эту игру я придумала сама. Долго совершенствовала условия, чтобы не оставить ни одной лазейки, не допустить возможности интерпретировать правила двусмысленно. Ведь какой это кайф - смотреть на интеллектуальные корчи того, у которого выбора нет.
Признаюсь, это нелегко. Найти людей, предрасположенных к абсолютно слепой ярости, к бессмысленной панике и исключительно импульсивным решениям достаточно сложно. Но трудные поиски сполна окупает удовольствие от выброса адреналина, когда я с безопасного расстояния наблюдаю за действиями тех, кому не оставила выбора. Это же забавно: гротескные метания в поисках утраченной надежды, перекошенные лица, пытающиеся найти облегчение боли, вздутые вены на лбу и налитые кровью глаза за мгновения до убийства, прыжки с верхних этажей охваченного огнем здания и собственная душа в обмен на деньги, власть и славу…
Но, какой бы осторожной я не была, мое творение все же коснулось и меня саму. Нет, я не совала шею в петлю, никому не пускала кровь и не пускалась во все тяжкие, надеясь на "авось". Хотя представляю, скольким сейчас захотелось придушить меня за столь сомнительные и - ай-яй-яй - безнравственные игры. Я не обижаюсь. Я снова кайфую, потому что и здесь не оставила вам выбора, ибо это просто противоестественно - любить и желать здоровья такой как я. Но, чтобы вам было легче от невозможности дотянуться до моей шеи, могу вас немножко порадовать. Моя игра наказала меня сама. Вот вы можете в отчаянии покончить с собой, убить ближнего своего в состоянии аффекта или в случае самообороны. Можете пострадать из-за неверного, глупого, поспешного решения. Но у вас есть выбор - оставить после себя своего ребенка или прожить жизнь, даже короткую, исключительно для себя. У меня этого выбора нет. Мое тело сыграло со мной в мою же игру и теперь, стоит подойти мне к зеркалу, иронично смотрит моими же глазами в мою душу. "Что ты будешь делать, детка? Арендуешь пробирку? Подыщешь сребролюбивую плодовитую сучку? Или трахнешь как можно больше мужиков - авось, что-нибудь прицепится? А может, просто наполнишь ванную горячей водой с твоей любимой пеной и аккуратненько чикнешь лезвием по тонкому запястью? Ведь как же кайфово это, когда у кого-то выбора нет…"
Обращаюсь к Тебе, Высший Разум! Не буду упоминать имя Твое, ибо боюсь ошибиться и получить в наказание отказ на просьбу мою. Известно: умение просить - особенный дар. В этом искусстве важна некая рациональная чуткость, сознательная интуиция. Тогда просящий ясно понимает: просить деньги - значит, выглядеть жалким, просить здоровья - вызывать сочувствие, просить любви - заручиться если не поддержкой, то пониманием - точно. И уж, конечно, все отдают себе отчет, насколько благородно просить за и для других. Так вот, я хочу просить за всех женщин, но исключительно для них в, наверное, идиотской надежде сблизить их с мужчинами.
Итак, о Высший Разум, просвети, что значит "понимать мужчину", которого Ты создал по образу и подобию своему? Очевидно - это, значит, изображать искренний восторг, когда после работы, с трудом переставив ноги через порог, обнаруживаешь компанию его старых добрых друзей, которые недвусмысленно поглядывают на кухню? Это, значит, не предлагать вчерашний суп, пельмени из супермаркета и пиво, не охлажденное до оптимальной температуры? Понимать мужчин - это испытывать оргазм до того момента, когда он вспотеет, и забыть про глупый бабский каприз, называемый прелюдией? Это значит ни в коем случае не отвлекать его во время обдумывания проблемы, как рациональнее ударить по гвоздю, чтобы он вошел с первого удара; тем временем следует накормить его поплотнее, расслабить массажем и навести чистоту во всем доме, чтобы не существовало ни одного фактора, отвлекающего его от решения задачи? Если ему повезло вбить гвоздь точно по его плану, женщина должна визжать от восторга и всю оставшуюся часть дня говорить ему, как ей повезло, что он встретился в жизни, даже если она нашла его у своего подъезда в состоянии нестояния в мокрых и вонючих штанах? А еще любимым занятием женщины должны стать: переодевание семейных трусов после месяца бессменной носки; ежедневная экспертиза на свежесть его носков и воротничков; чесание мошонки во время его компьютерных сражений или чтения газет; умиление его пуканьем во сне; восхищение мелодичностью его отрыжки, как комплиментом ее стряпне?..
О, Высший Разум, я поступаю благородно, выпрашивая у Тебя "да" или "нет" на каждый свой вопрос. Благородно потому, что прошу для всех, но не для себя. Потому что незадолго до обращения к Тебе осознала степень важности умения понимать мужчину. Увы, эта степень показалась мне слишком ничтожной. Настолько, что в предложении "Казнить нельзя помиловать" я поставила запятую после первого слова. И…совет вам да любовь…
Что значит для вас - менять пространство? Расширять жилплощадь? Эмигрировать? Выходить на следующий уровень в бизнесе? Поменять место работы? Семью? Или…умереть?
Я из тех людей, для которых менять пространство, значит, жить в полную силу. Вы, наверное, встречались со мной - вечно недовольным настоящим, критичным до цинизма, импульсивным, беспокойным и страдающим по упущенным секундам, которые не успел заполнить смыслом. Я не из тех, кто благодарит судьбу за то, что в покое и здравии проснулись утром сегодня. Я тот. Кто всеми силами и с полной отдачей работает на завтра. Жизнь для меня - это коридор с поочередно открывающимися впереди дверями. Вкус этой жизни я чувствую лишь несколько мгновений, когда, миновав расстояние от двери за спиной, я достигаю следующей, нетерпеливо толкаю ее и наслаждаюсь открывающимся передо мной новым пространством - девственно чистым и светлым. Оно льнет ко мне, еще стыдливое, но уже доступное, готовое покориться, отдаться моему напору, отдать должное моей воле, подарить новые знания, опыт, удовольствия, а потом безропотно отпустить к следующей, ее сопернице.
Потребность менять пространство есть в глубине каждого из нас. Если бы мы умели правильно распоряжаться этим инстинктом, держать его в узде, то, я уверен, на земле было бы меньше человеческих трагедий. Под воздействием внутренней неупокоенности кто-то ненавидит свой стабильный, предсказуемый офис, кто-то изучает мировые религии или уходит с головой в эзотерику, кто-то пытается найти идеал, меняя сексуальных партнеров как трусы. Я же никогда не ограничиваюсь чем-то одним, потому что знаю: однажды очередная дверь окажется запертой, а я навсегда окажусь заложником одного пространства. Не знаю, что это будет - рай, ад или полное забвение, но это пространство будет только моим. И кто мне скажет, каким оно окажется? Просторным или тесным, как туалет хрущевки? Теплым или промозглым, как погреб во дворе сельского домика? Насыщенным информацией или уныло белым, как стены психиатрической клиники? Нет, я не хочу рисковать и тешить себя надеждами получить в награду хоромы за прижизненное благочестие. Я буду изо всех сил торопиться завоевать, покорить, познать и поменять как можно больше пространств, чтобы в самом последнем не кусать свои локти из-за упущенных навсегда возможностей…
То, что понятие слепоты не однозначное, известно всем. И отношение к каждому виду слепоты у всех, практически, одинаковое: незрячие глаза - жалеть, слепые души - осуждать. А если презреть традиции и попытаться сделать наоборот, какие бонусы получит от этого наше сознание?
Итак, мы не бросаемся на помощь человеку с белой палочкой, а беспристрастно смотрим на него со стороны. Он не видит красот этого мира - да, но только внешних! Внутренние же, те, что не менее прекрасны, его "зрению" подвластны: нирвана от прекрасной музыки, наслаждение звуками природы или полноправное чувство сопричастности с шумом улиц. А это уникальное интуитивное умение извлекать из проносящейся мимо них толпы самых неравнодушных и жалостливых. Тех, кто обязательно предложит руку, бережно поддержит под локоток, с торопливой готовностью бросит денежку в заветный стаканчик. Слепые глазами наречены ущербными, и какой с них спрос? Им всегда можно быть слабыми, не стыдно казаться жалкими и нетрудоспособными. Им прощается то, что здоровому - позор. Так неужели быть слепым значительно легче, чем зрячим, ведь слепому легче видеть жизнь в розовом цвете?! В таком случае, есть ли смысл жалеть погасшие глаза, если признано: лучше быть глухим и слепым, чем ничего не слышать и не видеть. А вот эта категория слепцов, действительно, достойна сожаления. Что бы ни раздражало их зрительные рецепторы - будь то багровый закат, живописные архитектурные развалины или плоды дизайнерской мысли - оставляет их душу равнодушной. Да и душой-то это назвать можно лишь с большой натяжкой. Так, центральная нервная система, хладнокровная, расчетливая, лишенная всяческих эмоций и сантиментов. Эти, если дружат, то по связям, если флиртуют, то с цинизмом, а если любят, то исключительно себя. Их счастье призрачно, поскольку лишено безумства страстей, теплоты нежности и глубины доверия. Они одиноки страшным одиночеством изгоя, не знающего: чтобы быть счастливым, не обязательно быть слепым, достаточно просто иногда закрывать глаза…
Что происходит, если уходит…? Неважно, как ее назвать: Любовь, Жизнь, Шанс… Инсульт надежды и веры? Когда парализован смысл жизни, когда нарушена координация чувств, и ты, словно слепой котенок, натыкаешься на холодные, тягучие будни, не находя спасительного теплого живота с щедрым соском, готовым давать энергию и жажду выжить…
Что появляется, если уходит…? Ибо свято место пусто не бывает, правда?... Саднящая опухоль там, где прежде было сердце? И метастазы в висках, вновь и вновь, по-садистски извращенно пульсирующие воспоминаниями о днях, когда не было потери. А еще хрипы в сдавленном потрясением горле, пытающемся хотя бы вдогонку успеть сказать то важное, что раньше казалось таким незначительным, таким само собой разумеющимся…
Что приходит на смену, если уходит…? Скользкая, как обледеневшее зеркало, дорога, по которой катишься невесть куда, обдирая до крови колени и ладони, ломая ногти до «мясного шва»? Пустые, холодные ночи, в которых ты остаешься Один-нА-Один с огромной кроватью, когда-то открывавшей вам двоим двери в иные миры, а теперь пугающая своей второй половиной – стылой, с идеально взбитой подушкой и несмятой простынею? Или, напротив, несчетное количество лиц и разгоряченных тел, приносящих оргазм, но не дарящих облегчение?..
Что же происходит, если уходит…? Гангрена чувств? Когда не умеешь радоваться, забываешь об удивлениях, восхищениях. Когда понимаешь, что разучился мечтать, а нежность твоя бьется в агонии…
А, может, если уходит…, ты захочешь наподдать ей вслед? Как можно дольше бежать сзади и выкрикивать в затылок проклятия, спускать по следу свору собак, клички которым Ненависть, Злоба, Сплетня, Гордыня и Подлость. Приказывать псам побольнее кусать, уязвлять, уродовать… Или, наоборот, будешь плестись, идти на четвереньках, ползти за уходящими ступнями, умоляя, чтоб хотя бы обернулась на прощание, чтоб пожалела, дала тебе шанс запомнить ее такой.… А может, молча отпустишь? Искренне, с улыбкой поблагодаришь, что приходила к тебе. Попросишь прощения, что игнорировал ее скромные потребности, что ничего не делал для того, чтоб удержать ее в этой жизни до конца…
Мы любим говорить: если уходит, значит, не твоя… Любим так считать потому, что не располагаем достаточной мудростью, не находим в себе смелости признавать свои ошибки, оправдываем этими словами свою лень души, примитивную духовность. Нам удобнее сказать: раз пришла, значит, смирись с имеющимся, терпи и…трудись! Трудись за двоих: сглаживай противоречия, поддерживай огонь страсти, заставляй обоих смотреть в одном направлении. Не справилась? Выбилась из сил, пытаясь пробудить спящих, вдохновить инертных? Если уходит…? Неужели, значит, не твоя?..
Любой мало-мальски просвещенный человек имеет представление, что это такое. Хотя бы поверхностно. Так сказать, в общих чертах. Молчаливое полудикое существо с законсервированным взглядом, живущее в режиме отсутствия. Оно непонятное, а потому непредсказуемое. Следовательно, опасное. Значит, патологическое, а болезни - это не забота общества. Это - хлеб врачей. Вот и забудем об этом. Дадим возможность врачам заработать, а болезни - шанс мутировать. Чтобы жизнь разнообразить, нервишки пощекотать. Адреналин опять же…
И он появился. Аутист-мутант, эдакий бесстрастный биологический робот. Не обижается, не досаждает назойливостью и болтовней. А самое главное - мы знаем, где у него кнопка. Та, что способна вызвать у несчастного приступ жесточайшего страха, сделать аутиста послушным рабом, кто владеет искусством игры на туго натянутых струнах его фобий.
А ведь это круто - иметь собственного аутиста в качестве домашнего питомца. Экзотично даже. Не то, что аллигатор в террариуме или акула в бассейне. Он смотрит по-человечьи, но не подглядывает. Видит, но не анализирует, как обратить увиденное в компромат на хозяев. Как сладко отражаться в глазах другого человека правдиво, не прихорашиваясь и не боясь критики…Аутист слышит и никогда не спорит. Ему можно говорить свои самые низкие тайны, лгать, бравировать и не ожидать ежеминутно, что он перебьет, разоблачит, ужаснется, пристыдит, да просто примет участие, которое в такие минуты личных откровений нафиг не нужно. Он - идеальный слушатель и не будет норовить лизнуть в нос, как преданный пес, или аккомпанировать наши излияния оглушительным мурлыканьем, как вальяжный кастрированный кот…
Созданный нашим безразличием мутированный аутист - занятная сексуальная игрушка. Он ограничивает себя только тем, что у него внутри. Оболочку он отдает легко, с волнующим вызовом девственницы, обреченной на фантазии того, кто ее подороже купил. И как это возбуждающе эротично - шептать в послушные уши вечные слова и не нести за них ответственность, разыгрывать перед сдержанными глазами самые непристойные сцены и не прослыть извращенцем. А главное - разматывать, раздирать, разрушать защитные слои аутиста и, наслаждаясь вспышками оголившихся фобий, чувствовать себя совершенным богочеловеком…
У нас между собой много общего. Мы можем различаться цветом кожи, разрезом глаз, телосложением, темпераментом. Но мы обладаем типовым набором органов, дышим, все как один, пытаемся контролировать чувства и эмоции. А еще - каждый из нас имеет предел. На этом факте сходство заканчивается, потому что точка этого предела никак не обозначена на карте анатомии человечества. Ибо у каждого живущего она только своя. Личная. И то, что последует за ней, зависит только от каждого из нас. Потому что достигший своего предела попадает в вакуум пронзительного одиночества, откуда можно выбраться, только самостоятельно сделав выбор: безумие, социальное дно, суицид или жестокая борьба. Война с обстоятельствами, с самим собой. Сражение за возвращение вкуса к жизни, за отвоевание надежды, которую оккупировала депрессия. Борьба до изнеможения, до хрипоты, до кровавых слез измученной души, впавшей в полную апатию и готовой запустить в тело программу смерти.
Современный мир невротичен. Пришла мода на крайности: либо все, либо ничего. Золотая середина перешла в разряд антиквариата и была отложена на полку, как непригодная человеку, нацеленному на максимальный успех. В этих бешеных ритмах пределы измельчились. И все чаще человек достигает своей точки слишком быстро. Пытаясь все успеть, изнашивается физически. Стремясь контролировать как можно больше информации, перенасыщает мозг до аварийной отключки. Завоевывая любовь, растрачивает чувства до дна. Желая совместить любимое дело и высокие заработки, разочаровывается. Расставляя жизненные приоритеты в порядке убывания, падает духом от несправедливости, ибо то, что в идеале должно занимать главное место, жестокая реальность вынуждает игнорировать.
Когда ваше дело - труба, это значит, вам стоит перейти с галопа на спортивный шаг. Чтобы, наконец, замечать то, мимо чего вы несетесь. Перестать жить на надрыве, чтобы научиться отдыхать. Отказаться от фастфуда не только в еде - в дружбе, в связях, в драгоценных минутах свободного времени. Чтобы позволить себе стать гурманом, не боясь показаться брезгливым, чересчур разборчивым снобом, который высокомерно держит дистанцию от общества. Если вы дошли, увы, до своего предела, вам просто жизненно необходимо полюбить себя. Эгоистично запереться в личном мире покоя, похожем на тот, который подарил Воланд Мастеру и Маргарите. И там переждать до того момента, когда эта условная труба упадет, лишенная опоры из ваших страхов, паники и отчаяния…
Мир должен узнать обо мне! Я еще не знаю, зачем и как это произойдет, но знаю до аксиомного абсолюта: мир обязан узнать обо мне! А иначе мне не жить. Ибо куда, по вашему, мне девать накопленные в эпохах знания? Где применить рвущийся к востребованности опыт? И как, скажите, до самого дна использовать наступившую зрелость, готовую в любой момент перерасти в процесс гниения, если останется этому миру неизвестной и ненужной?..
Помогите мне. Отметьте день встречи иллюминацией улыбок. Протяните навстречу надежные руки в тот самый момент, когда исторгнет меня из себя чрево небытия в вашу череду материализованных будней. Не превратите в очередной экспонат человеческого тщеславия, приколов к грубому холсту крылья моей по-новому дерзкой свободы и заперев под звуконепроницаемое стекло те слова, которые пронеслись со мной через века, чтобы быть услышанными вами…
Отойдите. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы дать мне сделать свой первый шаг прочь из кокона и приблизить тот момент, когда мир узнает обо мне. Шагните лишь немного в сторону, но не на столько, чтобы потерять меня из виду и оставить один на один с моей памятью.
Согрейте. Дайте мне тепла столько, чтобы не стало холодно моей обнажившейся перед вами душе, ибо неправда, что отстраненность, отчуждение и безучастие - синонимы холода. Поверьте, лучше гореть в пламени чрезмерного внимания, чем леденеть за его бортом.
Научите. Какой степенью мудрости надо обладать, чтобы не впасть в занудность? Сколько красоты открыть для вас в моем облике, чтобы не вызвать зависть и не дать повода усомниться, что мир должен узнать обо мне? И какими запасами чуткости, интуиции надо заручиться, чтобы уметь слУшать и слЫшать вас?
Поверьте. Без вас - нет меня, и без меня не станет вас. Я - это он, она и еще кто-то незнакомый сейчас за дверями. А все вы - это я. Ваше продолжение, ваше завтра через звенья лет. Я - это ваш первенец и тот, которого через секунду пронзит абортивная игла. Я - это только что спасенный вами и вами же убиенный. Нобелевский лауреат и Даун с чуждой хромосомой. Олигарх и лицо без определенного места жительства. Счастливчик, изгой, поэт и технарь. Я - ваша генетическая память, ваша генеалогия, ваш хромосомный набор, ваша суть. И разве это не справедливо, разве не оправданно требовать, чтобы мир узнал обо мне?..
Мы обожаем сенсации. Мы высчитываем свои гороскопы, расшифровываем морщины на ладонях, надеемся на бессмертие души и настойчиво ищем выход в тонкие миры.
Мы взвешиваем безнадежно больного до и после смерти, дабы определить массу души. Скрупулезно рассматриваем негативы после фотосессии в старинном замке с дурным прошлым, надеясь запечатлеть духов и привидения. Изучаем цветовую гамму своих аур и условия содержания собственных чакр, желая отыскать между нами инопланетян, святых или демонов.
Мы обожаем видеть сны. Читаем сонники, придаем бессознательной ночной стороне жизни огромное значение и пытаемся сделать ее как можно комфортнее изысканным бельем, царственной постелью и достойным партнером. Смежая веки, мы жаждем найти выход. Свой собственный, а потому - единственно правильный. Выход, за пределами которого нет условного наклонения; где нет правил, а есть одни исключения; где чувство ответственности - не бремя, а наслаждение личной свободой; где правда не уродлива, а всегда естественна и желанна; где будущее не пугающе туманно, потому что исключено как понятие; где Любовь ярка и честна, потому что эгоистична…
Жаль, но человек обречен просыпаться. И жаль вдвойне, что ночное путешествие часто забывается или вяло будоражит душу откуда-то с задворков памяти. В монотонной череде дней-близнецов нам иногда удается что-то особенное сделать или сказать, ощутить какое-то внутреннее озарение, блаженное чувство легкой эйфории: "все ок!", "выход найден!.." И замереть от осознания момента дежа вю - сладостного, удивительного, полуреального и…скоротечного, как Тот сон…
Сравнительный анализ, уравнения и неравенства - одни из любимых мыслительных операций человека. Мы выстраиваем всю свою жизнь, сравнивая, равняясь и отождествляя. Судьбу - со шкурой зебры, смерть - со старухой-косоносицей, славу - со звездами, власть - с Олимпом, а ничтожество - с послушной пешкой. Мы так привыкли к уравнениям, что любая попытка поставить между обыденными обязательствами и отдельно взятой личностью знак # (не равно), вызывает бурный протест и провозглашается дурным тоном. Нам спокойнее от того, что о нас кто-то когда-то уже позаботился, спустив откуда-то сверху "директиву", на которую обязан равняться вид "человека обыкновенного". Как это сладко: не думать, не мудрствовать, не искать смыслов и, главное, не нести за вышеперечисленное никакой ответственности. Живи себе по плану: образование - как у приличного человека, работа - как у успешного, семья - как положено… О душе тоже позаботимся: вера - по традиции, нормы поведения - по закону, книги - по моде и хвалебной рецензии, искусство - по классическим канонам. Мы бездумно стремимся быть "не хуже других", занять на шахматной доске жизни позицию короля, забывая, насколько жалка и труслива эта фигура, прочно попавшая под каблук своей Королевы.
Мы презираем тех, кого отождествляем с пешкой. Тех, кто живет с ошибками, на которых можно учиться, но невозможно исправить. Мы все - те, кто считает себя сравнительно умными и нормальными - цинично используем в своих целях доверчивость, наивность, беззащитность пешек и их безбоязненную готовность ошибаться в погоне за какой-то неведомой призрачной мечтой. Мы выстраиваем из них некую, кажущуюся нам привлекательной, жизненную позицию, на которую будут слепо равняться остальные нам подобные. И нам плевать, что, согласно шахматной философии, ходы пешки - это навсегда, что они никогда не смогут вернуться туда, откуда они начинали, что эти ходы никак нельзя исправить в случае неудачи. Мы лишь разумно понаблюдаем за их крахом с безопасного расстояния, методично разберем "пешечные" продвижения день за днем и вычленим из них слабое звено, чтобы впредь, сделав ход очередной пешкой, быть готовым к последствиям…
Информация. Умение извлекать ее, анализировать, систематизировать и классифицировать, отстраняя неважное, ненужное и опасное. Поглощать остаточный, обработанный и тщательно проверенный на предмет пользы продукт - вот главное для Человека. Для того, кто призван быть на Земле хозяином, а не примитивным потребителем воды, еды, кислорода и тепла.
Что же мы видим в настоящем? Всеобщее помешательство на детективах и хрониках криминальных новостей. Изучение человеческих патологий и увлеченное классифицирование маниакальных извращений. Девичьи трактаты по обольщению, охмурению, "доению богатеньких" и мужские курсы по увеличению органа, акта и счета в банке. Нам не нужна информация другая. О вечности Красоты. Об уязвимости Любви. О первоисточности и силе Природы. "Что мы сможем поиметь от этой информации?" - задаем мы себе циничный вопрос и в чем-то оказываемся правы. Ибо простые истины не превратят воду в вино, пресную лепешку в каравай и не помогут присвоить, покорить энергетические ресурсы. Мы привыкли жить в комфорте и сытости, а потому со страхом относимся к любой информации, которая так или иначе посягает на наш покой. Мы поглощаем непотребное и отвратительное, чтобы выработать в себе иммунитет перед бедностью, скудоумием и преступностью. "Врага надо знать в лицо!"- говорим мы и тратим большую часть жизни на познание Зла. И не замечаем как, поглощая такую информацию, мы разрушаем себя изнутри. Добровольно отдаем себя и свою планету тому, кто был навеки изгнан Создателем…
Как часто серые будни из цветущей весны делают унылую зиму, из обреченных утренних лиц в метро - серо-коричневую, преющую жижу, а из озера грез, идей и желаний - коварное болото. Большинство неизменно надевают практичное пальто, послушно сливаются вместе с остальными в сточный поток эскалатора и машинально-равнодушно выполняют какие-то действия на опостылевшей работе. Они обязательны, исполнительны и терпеливы. Они ощущают на себе ответственность за семью, за детей, за процветание рабочего коллектива. Их уважают, премируют, продвигают по карьерной лестнице спустя n-ое количество лет службы…И забывают практически сразу после их выхода на пенсию или увольнения по собственному желанию. До конца жизни они остаются аккуратными, пунктуальными, воспитанными и практичными пальто в час-пик. И неизвестно, к чему это привело, если б время от времени на зыбкой поверхности этого болота не зацветал редкостный цветок человеческого Таланта. Взмывает он вверх в стремлении оправдать массовую серость перед Высшим Разумом. Убедить, что Его создания не бесполезны, а значит, не ошибочны.
У дивного цветка к цели тяжкий путь. Болото любыми способами пытается засосать его на свой уровень, сомкнуться вокруг него плотным кольцом коллектива. Нерушимыми традициями, навязанными ценностями, не подлежащими сомнению знаниями и опытом предков. Его внешнюю непохожесть критикуют, мысли высмеивают, запах провозглашают революционным, опасным и неблагонадежным. Его попытки говорить заметают снегом непонимания. Его упорство на пределе сил взметнуться над затхлой поверхностью, чтобы раскрыться, распуститься во всей красе перед Всевидящим Оком и, тем самым, отвлечь Его, скрыть под своим величием гниющую усредненность, обвиняется последней как расчетливость, карьеризм и бездуховный эгоизм. Он - выскочка. Для него все методы хороши. Он не милосерден. Не жалеет слабых. Презирает традиции. Он идет по трупам!.. Немедленно опустить! Опошлить. Извалять. Сломать. Уничтожить…
Наверное, человечество уже давно получило бы свой день Страшного Суда, если б каждому Цветку, Таланту или Выскочке не дана была чьей-то невидимой могущественной рукой кто-то единственный, одаренный доверием и пониманием истины. Тот, который не побоится вытянуть шею над трясиной, запрокинуть гордую голову и без колебаний обеспечить светлым ликом своим надежный путь Разуму…
Время - понятие искусственное. Люди создали его, не найдя иной возможности придать своей жизни упорядоченность и цикличность. Следя за ходом условных минут, мы контролируем свои действия и надеемся по максимуму заполнить каждый свой вдох-выдох. Как часто мы пребываем в полной уверенности, что если позволить убежать часу в никуда, он унесет с собой счастливую случайность и лишит нас того единственного шанса, ради которого, в принципе, терпит человек свое существование на земле. Вот так и живем мы в состоянии борьбы с мятежными секундами. Заключаем их в позолоченные циферблаты, инкрустируем бриллиантами, посвящаем им торжественный колокольный бой и не желаем поверить, что божок наш - ложный, дорогая противоударная и водонепроницаемая клетка - пустышка, а времени нет…
Они поняли это в тот момент, когда всем остальным, хронометризированным миром были признаны неизлечимыми. В здоровом обществе больших возможностей их время умирало вместе с ними, потому что исчерпало все шансы до дна и теперь функционировало лишь с целью успеть привести свои дела в порядок. Отныне они - безнадежные. Никто не упрекнет их за опоздание или непунктуальность. Им вряд ли кто-нибудь назначит свидание - любовное, деловое ли - поскольку их будущее предсказуемо, а время предопределено. Им простят нарушенные обещания, непоследовательность в разговоре и частую смену настроений. Возможно, даже пожалеют. Но никому никогда не придет в голову позавидовать тем, у кого (о, ужас!) времени уже нет. И мало кто из таких, безнадежных, умеет наслаждаться этой потерей…
Они решили проблему сразу. После тяжелых раздумий и аналитических умозаключений после знака "равно" написали "бесконечность". И возблагодарили Бога за великий подарок - познание рая на Земле. Когда бессмысленна спешка и неаргументированны тревоги. Когда суета противоестественна, некого и нечего ждать и догонять, а любовь не требует доказательств.
Теперь они по-настоящему свободны. От режима трудовых дней и расписания маршрутов. От родительских обязанностей и дочерне-сыновьего долга. От всего того, что диктует остальным это призрачное время, рожденное человеческим умом в попытках избежать хаоса и хоть как-то обуздать свои пороки. Взявшись за руки, они идут по коридорам своей памяти, оставляя мертвые минуты за каждым поворотом. Идут туда, где все можно переписать набело, раскрасить по-своему бесцветные стены и начать жизнь с чистого листа…
Обычно, когда мы так говорим, то подразумеваем катастрофу. Трещину в жизни мы прежде всего сравниваем с раной - труднозаживающей, болезненной, сочащейся кровавыми слезами по утерянному, непонятному, безвозвратно ушедшему. Чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, мы поворачиваемся к условной трещине спиной, боимся последствий и того, что, возможно, увидим, если заглянем в нее. Стараемся забыть о ней, не замечать. Пребываем в тоскливой уверенности, что с той, обратной, пугающей стороны из трещины в наши последующие будни вползет депрессия, просочится растерянность, просквозит безнадега. И очень немногие находят в себе мужество заглянуть в свою личную жизненную трещину трезвым, не замутненным паникой взглядом, взвесить все "за" и "против" и обернуть ситуацию в свою пользу...
Ему только 25. У него диплом и гостеприимно открытая вакансия в приличной компании. А еще - масса знакомых и обширный выбор личиков, согласных провести с ним романтический вечер. Но пару дней назад к вышеперечисленному имуществу добавилось хмурое утро в заброшенной лечебнице, где всю ночь накануне он с приятелями отмечал свой "четвертак" и "блестящие перспективы на будущее". Он не знал, почему покинул огромный пустой зал бывшей библиотеки, где ополоумевшая от градусов компания корчилась под звуки магнитолы. Помнил только, как осторожно переступал через многочисленные трупики бабочек на пыльном, местами вздыбленном паркете. ("Они летели сюда зимовать? Или умирать?") Потом он вышел, с трудом закрыл за собой отсыревшие застекленные двери и, кажется, сделал пару шагов к широкой парадной лестнице, когда услышал за спиной всхлип раненого стекла. Он вздрогнул, но поворачиваться не спешил. Хотел оттянуть зрелище ослепленной, покалеченной человеческим вандализмом двери, но внутреннее упрямство и какая-то обреченная злость на людскую тупость победили. Он повернулся, крадучись, подошел к все еще звенящему от инертной дрожи стеклу и заглянул в его сквозную трещину. Там, внутри, все ему привычно и знакомо. Это там ему 25, диплом, завидная должность и списки знакомых в телефонном справочнике. А здесь - гулкая пустота. Издевательский внутренний голос: " а та ли специальность указана у тебя в дипломе?", "это ли рабочее место видел ты, когда считал на небе звезды?", "а знаешь ли ты людей, которые называют себя твоими друьями?"
Итак, ему уже 25, и он - счастливчик. Потому что знает, как головокружительно может измениться неожиданно треснувшая жизнь, если найти в себе силы не испугаться, мудрости, чтобы разобраться в хитросплетениях трещин и силу воли, чтобы оставить треснутое в прошлом...
Как и все, она ходила в кинотеатр. Ну, может, чуть чаще, чем другие. Как все, она слышала треск разрываемого билета на контроле, проходила в сумеречный, пахнущий попкорном зал и протискивалась на свое сидение, стараясь не поворачиваться к сидящим задом. Только протискиваться выпадало редко. Почти никогда. Потому что чаще она приходила в зал раньше всех, чтобы, пока не начался сеанс, подольше посмотреть на безмолвный белый прямоугольник экрана. Откинув голову на спинку кресла и сканируя взглядом экран, она режиссировала на нем свои фантазии. В каком месте необходим вид с высоты птичьего полета, а где важно взять крупным планом. Как должны двигаться губы, произносящие главные слова и насколько выразительной обязана быть спина уходящего из кадра. Приходя сюда в числе первых кинозрителей, она снова и снова проигрывала на белом прямоугольнике экрана уже давно прошедшую сцену из своей жизни, пытаясь понять, в чем слабость ее сценария и где сфальшивила она как актриса.
Он ушел во время сеанса. Бросил ее как раз в тот момент, когда действие на экране уже накалились настолько, что покинуть зал - значило вызвать, по меньшей мере, недоумение в свой адрес, ведь каждый кадр в такие минуты буквально требует предельного напряжения внимания. А он просто тихонько встал, удерживая от стука откидное сидение и, не отвечая на возмущенные шипения, упрямо протиснулся к проходу. Она увидела его неясный силуэт на ступеньках, и только когда под светящимся табло "выход" кинозальный сумрак разрезался белым прямоугольником света из дверного проема, осознала, чем закончится этот сеанс. Не будет пронзительной финальной сцены, поцелуев, от которых становится жарко в животе и триумфального "хэппи-энда". Будут только сухие титры, бледнеющие обратно-пропорционально загорающемуся в зале свету. Грохот откидывающихся сидений, шарканье ног по оброненным на пол чипсам, какие-то банальные проявления восторга или неудовольствия. А надо всем этим - огромный экран. Белый прямоугольник, который так и остался холодным, хотя только что полыхал пожарами взрывов. Равнодушный, несмотря на прямое участие в любовных страстях какие-то пять минут назад. Безучастный к недавно продемонстрированному ей счастью и горю, он молча проводит ее своим слепым глазом до выхода и не попрощается. Потому что знает: она будет возвращаться снова и снова, подсознательно надеясь, что когда-нибудь во время сеанса темнота опять разорвется прямоугольной белизной и втолкнет заблудившегося назад…
Что значит счастье "простое"? Разве бывает счастье "сложное"? Разве не ясно, как день, что, если человек проснулся утром в полном здравии, если у него гарантированное трехразовое питание и регулярный секс с любимым партнером, если восемь часов в сутки он занят делом, приносящим ему не только удовлетворение, но и доход, который позволяет на детское "дай" легко ответить "на", то этот человек - счастлив? Если вы так не считаете, то будете правы. Если вы так НЕ считаете, то тоже будете правы. Потому что "сложное" счастье, увы, тоже бывает. Более того, чем быстрее развивается цивилизация, тем популярнее становится мода на это счастье - неспокойное, презирающее компромиссы и непривередливость, приветствующее максималистов во всех проявлениях человеческих инстинктов…
Она была девочкой, которая ничего не требовала от счастья. Она была счастлива. Просто. Пока ей не выпало полюбить мужчину, который счастьем был недоволен. Каждый день, слушая его претензии к "мещанскому достатку", который давала ему судьба, она ловила себя на мысли. Что безнадежно отстала от жизни. Восхищенная его пылкостью, безоглядно влюбленная, она невольно стала стыдиться родных, "зацикленных на бытовухе", "бабьих мыльных" книг, которые недавно с упоением читала. Она стала в пух и прах громить вечные женские ценности: стремящихся к деторождению называла самками, домохозяек - клушами, ищущих любовь - озабоченными шлюхами, а мечтающих о семье - ограниченными дурами.
Ее "божок", польщенный преданностью, снизошел до женитьбы на своей рабыне. Теперь в ее жизни простому счастью не осталось места, потому что во всех уголках поселилось оно другое, сложное. Тихие семейные вечера обреченно уступали место спонтанности, импульсивности. Ровные отношения были отданы в жертву частым сменам настроения, неустойчивой эмоциональности. Необходимость рутинных домашних дел были провозглашены недостойной обузой и немедленно переложены на ее плечи под формулировкой "счастье ухода за любимым мужчиной". Наконец, когда материнство было объявлено презренным инстинктом, в ее душе зашевелились сомнения, и, в тот момент, когда она все же стала матерью, ей удалось сбросить с пьедестала своего "божественного истукана"...
Быть счастливым просто - это просто. Но от этой простоты радости человек получает во много раз больше. Для этого нужно перестать быть потребителями, научиться благодарить за любую, даже самую маленькую удачу: первое слово малыша, первый самостоятельный шаг инвалида, вовремя раскрытый зонт под дождем или возможность подхватить на руки своего ребенка и долго-долго кружить его над землей под высоким синим небом…
Не отводите взгляд! На поверхности океана Палой Травы я буду танцевать для вас фламенко. Танец одиночки. Танец прошедшей любви. Танец вдовы… Не пытайтесь узнать, имею ли я на это право, взрослая ли я женщина, познавшая любовь, а потом потерявшая. Что толку вам в лице моем, ведь не оно передает этот танец, выражая муку располовиненной души, а мое мятое платье цвета красного вина. Платье, загоняющее в клетку скрытые под ним очаги вожделения. Платье, распадающееся на бесчисленные складки, в которых безнадежно путаются возбужденные ноги. Платье, охлаждающее шелковым холодом пылающие желанием бедра, туго пеленающее каждую новорожденную страсть – дитя неизбывной тоски по любви, по мужчине, появляющегося, как и вся жизнь, из источника влаги. В том месте, где воедино сливаются ноги…
Не уходите, разочаровавшись! В награду за терпение мое мятое платье подарит калорийную пищу вашей фантазии. Той именно, которую предпочитают скрывать добропорядочные, законопослушные мужья и жены. Многозначительную округлость силуэта, например. Неистовую рваность кроя или ритмичный такт развевающегося подола. Дикий, полубезумный танец надорванного сердца, осиротевшей души, готовых отчаянно и сполна отдаться тому, кто ужаснется их ранами, пожалеет, оплатит «протез» - искусственную копию утраченной половины…
Конечно, я останусь инвалидом. Цветущая красавица с мертвыми имитаторами внутри. Зато я, как никто другой, научилась танцевать фламенко. Танцевать для тех, кто потом навсегда уйдет в Новый Свет по самой поверхности океана Палой Травы, унося с собой в плавание воспоминание о моих руках и мятом красном платье с пенящимися вокруг холодных ступней зовущими движениями подола, но обманчивыми, иллюзорными, призрачными и неуловимыми, как самая любимая тайная и невыполнимая на земле фантазия. А некоторые, так и не дождавшиеся своего прилива, или не успевшие уйти с отливом, будут возвращаться. Будут терпеливо ждать, когда, словно кошка, на мое крыльцо ляжет вечер. И тогда я снова сброшу туфли, осторожно заберусь на волну океана Палой травы, чтобы исполнить для неудачников свой танец одиночки. Чтобы они увидели: их отчаяние – легкое волнение по сравнению с моим внутренним апокалипсисом, их страх – лишь мятая ветреной рябью ткань по сравнению со страшными заломами, которые сделала в моей душе судьба своей раскаленной докрасна ладонью…
В мятом платье цвета красного вина я буду танцевать для вас разнузданное, страстное фламенко, чтобы по движениям складок вы сумели распознать предсмертный крик умирающей любви и ни при каких обстоятельствах не пытались услышать его в себе самих…
Большинство согласится с тем, что когда человек хвастается - это противно, но когда он ждет, что окружающие заметят его достоинства сами, - это, по меньшей мере, глупо. Тогда каким образом заявить о себе, чтобы одновременно не попрать определение скромности и завладеть беспристрастным вниманием зрителей? Людей, разбалованных разнообразием, сытых новыми открытиями, уставших от современных технологий. Как выйти из тени провозглашенных богов искусства, бессмертных классиков и поразить тех, кто разучился удивляться?
Надо научиться видеть людей. Не просто автоматически фиксировать девичью привлекательность, женское увядание под дорогим макияжем. Подростковый выпендреж или швейцарские часы на запястье водителя навороченной тачки. Не просто бросать мелочь нищенке в гулкую жестяную банку из-под оливок, набирать шаловливую sms-ку той красотке откуда-то из вчерашнего дня или угощать пивом друзей вечером в пятницу.
Надо учиться видеть другое. Неудовольствие сквозь скабрезные мужские шуточки за стойкой пивбара - от сорванного покоя в надежном семейном кругу. Сведение дебетов и кредитов за трепетным дрожанием ресниц прекрасной незнакомки. Отчаянный призыв, бескорыстная готовность впустить в размеренную жизнь так и непознанное чувство, старательно замаскированные элегантным обручальным кольцом и строгим материнским взглядом - от неумолимо приближающегося главного врага зрелой женщины, старости.
И все-таки, и этого мало. Надо показывать людям свои старания. Отчитываться за каждый свой успех в изучении науки "Видеть". Сделать эту науку неотъемлемой частью самого себя, но избежать сомнительной славы папарацци. Видеть настоящее, а не надуманное; индивидуальное, а не ширпотребное; удивительное, а не шокирующее; забавное, а не унизительное. Именно эта способность (или дар?) заставит забиться чаще даже самое сдержанное сердце и надежно укрепится в памяти даже самой скептичной и трезвомыслящей головы…
Какие эмоции вызывает у человека слово "абсурд"? У прагматика - недоумение. У аналитика - раздражение. У сноба - презрение. У оптимиста - приступ веселья. Пожалуй, только одна категория людского населения принимает абсурд с восхищением.
В первую очередь - дети, умеющие превращать абсурд в сказку и безнаказанно ломать законы логики. Потом - писатели, которые материализуют абсурд в сборники сказок для детей или в закрученный сюжет фантастического триллера, которым не брезгуют ни прагматики, ни аналитики, ни снобы. А еще - художники и фотографы. Но особая их каста, которая заставляет зрителей задерживаться у "абсурдных" картин дольше. Которая ставит критиков в неловкое положение, вынуждая задаваться воистину вечным вопросом: "Что делать?" Провозгласить творение философским шедевром, вознести автора к подножию Олимпа и упиваться мыслью о собственной прозорливости? Или поднять "эту чушь" на смех, разгромить горе-художника в пух и прах и остаться в истории в качестве самого беспристрастного и справедливого? Но вдруг, все-таки, это - талант? Тогда что? Слава занудного консерватора, закостенелого концептуальщика, гонителя и палача гениев?..
Но что бы там не думали и не говорили ценители, критики, знатоки, есть в Петербурге человек, которого восхищает абсурд, хотя давно уже не ребенок. Его имя не знает даже самый одержимый библиофил, поскольку нет книг его авторства. Он не может называться художником, потому что о живописи имеет представление лишь как о собраниях Эрмитажа и Русского Музея. А фотографы, рассматривая его работы, могут хвалить, могут ругать, но единодушно сходятся во мнении: "Это - не фотография!" И с этим трудно спорить, поскольку даже начинающий фотолюбитель знает назубок определение слова "фотография".
Тогда что же это? Абсурд? Тогда к какой категории отнести Богдана Звира, если абсурд для него не только восхищение, но и вдохновение, потаенный глубинный смысл того, что спрятано в подсознании каждого и от чего старается держаться подальше человек, считающий себя нормальным, психически здоровым. Ведь неспроста часами разглядывают "Сад Наслаждений" Босха, до полуночи читают "Темную башню Кинга и в сотый раз слушают "Лунную сонату" глухого (абсурд!) Бетховена…
Контрасты и парадоксы окружали Богдана с детства: утонувшая "по брови" в снег деревянная изба-засыпуха без намека на удобства, соседствующая с модерновым зданием известного банка и шилоподобной телевышкой. Зимние морозы до -60 и сухая, с наполненным песчаной пылью от Лены воздухом, летняя жара до +40. Фундаменты на растущих из вечной мерзлоты сваях и поднятые над улочками, обезображивающие холодное небо, развязки теплотрасс. Потом - Петербург. Мистичный, непостижимый город, построенный на абсурдном месте противоречивым человеком ценой парадоксального количества средств и жертв. Город, в абсурдные сроки ставший знаковым - чем не идеальное пристанище для Богдана Звира? Странного автора. Способного отвлечь любого от праздного легкомыслия, вырвать из болота равнодушия, разбудить тягу к самопознанию и оплодотворить бесплодные идеи. Показать в абсурде созидательную динамику волшебных образов, которыми так полна его реальная фантазия…
Есть люди бедные и богатые, аристократичные и безродные, богемные и рабоче-крестьянские, интеллигентные и простаковатые. Есть везде, где хотя бы в зачаточном состоянии присутствует цивилизованность. Но, кажется, только Россия сумела сделать эволюционной спирали виток и подарить человечеству особую касту - Людей коммуналок. Пусть даже им повезло, и совместное проживание осталось в прошлом, а на пальце звенят ключи от собственной квартиры, генный код этих людей остается неизменным. Они ненавидят тишину, по-своему трактуют понятие покоя и категорически не понимают, что значит "побыть наедине с собой". Уют в их представлении - это огромная кухня с множеством столов и столиков по периметру стен, буйное смешение стилей в интерьере, где каждый угол комнаты напоминает выставочную витрину краеведческого музея определенной страны. Здесь хайтековский минимализм обрамлен сумасшедшими обоями, а по-итальянски темпераментная мебель соседствует со знаменитой в душе каждого советского коммунара тумбой.
Кажется, если провести голосование на самый популярный предмет коммуналки, эта тумба удостоится личного памятника. Сколько разговоров "по душам" она выслушала, сколько кухонной утвари хранила в своем чреве, сколько капель водки впитала порезанной столешницей и сколько хлебных крошек съела своими трещинами! На ней писали доносы и заявления в милицию, лили слезы над судьбой-злодейкой, готовили уроки, затевали постирушки и предавались скороспелой страсти. Она впитала в себя энергетику большого числа людей. Долгое, бесконечно долгое время связывала в один общий узелок десятки нитей человеческих судеб. Была и круглым столом переговоров, и кабинетом психолога, и столиком ресторана, и священным алтарем. Переезжая вместе с хозяевами в отдельные апартаменты, старая уродливая совковая тумба незаметно становится главой семьи, эдаким крестным отцом семейного клана. Тумба, бывший коммунальный авторитет, слишком много знает о каждом, кто за ней сидел. Больше того, она умеет ими манипулировать, играть. Облезлая и кривоногая она завоевывает самый выгодный угол в интерьере, претендует на антикварность, оставляет за собой абсолютное право быть изысканным архивохранилищем ностальгических мемуаров. Она угодливо подставляет свою сомнительно устойчивую высоту для карабканья хозяйского тщеславия туда, вверх, на сколько хватит зрения и амбиций. Туда, откуда больнее будет падать вниз, к истертым ножкам коммунальной тумбы…
Эту игру я придумала сама. Долго совершенствовала условия, чтобы не оставить ни одной лазейки, не допустить возможности интерпретировать правила двусмысленно. Ведь какой это кайф - смотреть на интеллектуальные корчи того, у которого выбора нет.
Признаюсь, это нелегко. Найти людей, предрасположенных к абсолютно слепой ярости, к бессмысленной панике и исключительно импульсивным решениям достаточно сложно. Но трудные поиски сполна окупает удовольствие от выброса адреналина, когда я с безопасного расстояния наблюдаю за действиями тех, кому не оставила выбора. Это же забавно: гротескные метания в поисках утраченной надежды, перекошенные лица, пытающиеся найти облегчение боли, вздутые вены на лбу и налитые кровью глаза за мгновения до убийства, прыжки с верхних этажей охваченного огнем здания и собственная душа в обмен на деньги, власть и славу…
Но, какой бы осторожной я не была, мое творение все же коснулось и меня саму. Нет, я не совала шею в петлю, никому не пускала кровь и не пускалась во все тяжкие, надеясь на "авось". Хотя представляю, скольким сейчас захотелось придушить меня за столь сомнительные и - ай-яй-яй - безнравственные игры. Я не обижаюсь. Я снова кайфую, потому что и здесь не оставила вам выбора, ибо это просто противоестественно - любить и желать здоровья такой как я. Но, чтобы вам было легче от невозможности дотянуться до моей шеи, могу вас немножко порадовать. Моя игра наказала меня сама. Вот вы можете в отчаянии покончить с собой, убить ближнего своего в состоянии аффекта или в случае самообороны. Можете пострадать из-за неверного, глупого, поспешного решения. Но у вас есть выбор - оставить после себя своего ребенка или прожить жизнь, даже короткую, исключительно для себя. У меня этого выбора нет. Мое тело сыграло со мной в мою же игру и теперь, стоит подойти мне к зеркалу, иронично смотрит моими же глазами в мою душу. "Что ты будешь делать, детка? Арендуешь пробирку? Подыщешь сребролюбивую плодовитую сучку? Или трахнешь как можно больше мужиков - авось, что-нибудь прицепится? А может, просто наполнишь ванную горячей водой с твоей любимой пеной и аккуратненько чикнешь лезвием по тонкому запястью? Ведь как же кайфово это, когда у кого-то выбора нет…"
Обращаюсь к Тебе, Высший Разум! Не буду упоминать имя Твое, ибо боюсь ошибиться и получить в наказание отказ на просьбу мою. Известно: умение просить - особенный дар. В этом искусстве важна некая рациональная чуткость, сознательная интуиция. Тогда просящий ясно понимает: просить деньги - значит, выглядеть жалким, просить здоровья - вызывать сочувствие, просить любви - заручиться если не поддержкой, то пониманием - точно. И уж, конечно, все отдают себе отчет, насколько благородно просить за и для других. Так вот, я хочу просить за всех женщин, но исключительно для них в, наверное, идиотской надежде сблизить их с мужчинами.
Итак, о Высший Разум, просвети, что значит "понимать мужчину", которого Ты создал по образу и подобию своему? Очевидно - это, значит, изображать искренний восторг, когда после работы, с трудом переставив ноги через порог, обнаруживаешь компанию его старых добрых друзей, которые недвусмысленно поглядывают на кухню? Это, значит, не предлагать вчерашний суп, пельмени из супермаркета и пиво, не охлажденное до оптимальной температуры? Понимать мужчин - это испытывать оргазм до того момента, когда он вспотеет, и забыть про глупый бабский каприз, называемый прелюдией? Это значит ни в коем случае не отвлекать его во время обдумывания проблемы, как рациональнее ударить по гвоздю, чтобы он вошел с первого удара; тем временем следует накормить его поплотнее, расслабить массажем и навести чистоту во всем доме, чтобы не существовало ни одного фактора, отвлекающего его от решения задачи? Если ему повезло вбить гвоздь точно по его плану, женщина должна визжать от восторга и всю оставшуюся часть дня говорить ему, как ей повезло, что он встретился в жизни, даже если она нашла его у своего подъезда в состоянии нестояния в мокрых и вонючих штанах? А еще любимым занятием женщины должны стать: переодевание семейных трусов после месяца бессменной носки; ежедневная экспертиза на свежесть его носков и воротничков; чесание мошонки во время его компьютерных сражений или чтения газет; умиление его пуканьем во сне; восхищение мелодичностью его отрыжки, как комплиментом ее стряпне?..
О, Высший Разум, я поступаю благородно, выпрашивая у Тебя "да" или "нет" на каждый свой вопрос. Благородно потому, что прошу для всех, но не для себя. Потому что незадолго до обращения к Тебе осознала степень важности умения понимать мужчину. Увы, эта степень показалась мне слишком ничтожной. Настолько, что в предложении "Казнить нельзя помиловать" я поставила запятую после первого слова. И…совет вам да любовь…
Что значит для вас - менять пространство? Расширять жилплощадь? Эмигрировать? Выходить на следующий уровень в бизнесе? Поменять место работы? Семью? Или…умереть?
Я из тех людей, для которых менять пространство, значит, жить в полную силу. Вы, наверное, встречались со мной - вечно недовольным настоящим, критичным до цинизма, импульсивным, беспокойным и страдающим по упущенным секундам, которые не успел заполнить смыслом. Я не из тех, кто благодарит судьбу за то, что в покое и здравии проснулись утром сегодня. Я тот. Кто всеми силами и с полной отдачей работает на завтра. Жизнь для меня - это коридор с поочередно открывающимися впереди дверями. Вкус этой жизни я чувствую лишь несколько мгновений, когда, миновав расстояние от двери за спиной, я достигаю следующей, нетерпеливо толкаю ее и наслаждаюсь открывающимся передо мной новым пространством - девственно чистым и светлым. Оно льнет ко мне, еще стыдливое, но уже доступное, готовое покориться, отдаться моему напору, отдать должное моей воле, подарить новые знания, опыт, удовольствия, а потом безропотно отпустить к следующей, ее сопернице.
Потребность менять пространство есть в глубине каждого из нас. Если бы мы умели правильно распоряжаться этим инстинктом, держать его в узде, то, я уверен, на земле было бы меньше человеческих трагедий. Под воздействием внутренней неупокоенности кто-то ненавидит свой стабильный, предсказуемый офис, кто-то изучает мировые религии или уходит с головой в эзотерику, кто-то пытается найти идеал, меняя сексуальных партнеров как трусы. Я же никогда не ограничиваюсь чем-то одним, потому что знаю: однажды очередная дверь окажется запертой, а я навсегда окажусь заложником одного пространства. Не знаю, что это будет - рай, ад или полное забвение, но это пространство будет только моим. И кто мне скажет, каким оно окажется? Просторным или тесным, как туалет хрущевки? Теплым или промозглым, как погреб во дворе сельского домика? Насыщенным информацией или уныло белым, как стены психиатрической клиники? Нет, я не хочу рисковать и тешить себя надеждами получить в награду хоромы за прижизненное благочестие. Я буду изо всех сил торопиться завоевать, покорить, познать и поменять как можно больше пространств, чтобы в самом последнем не кусать свои локти из-за упущенных навсегда возможностей…
То, что понятие слепоты не однозначное, известно всем. И отношение к каждому виду слепоты у всех, практически, одинаковое: незрячие глаза - жалеть, слепые души - осуждать. А если презреть традиции и попытаться сделать наоборот, какие бонусы получит от этого наше сознание?
Итак, мы не бросаемся на помощь человеку с белой палочкой, а беспристрастно смотрим на него со стороны. Он не видит красот этого мира - да, но только внешних! Внутренние же, те, что не менее прекрасны, его "зрению" подвластны: нирвана от прекрасной музыки, наслаждение звуками природы или полноправное чувство сопричастности с шумом улиц. А это уникальное интуитивное умение извлекать из проносящейся мимо них толпы самых неравнодушных и жалостливых. Тех, кто обязательно предложит руку, бережно поддержит под локоток, с торопливой готовностью бросит денежку в заветный стаканчик. Слепые глазами наречены ущербными, и какой с них спрос? Им всегда можно быть слабыми, не стыдно казаться жалкими и нетрудоспособными. Им прощается то, что здоровому - позор. Так неужели быть слепым значительно легче, чем зрячим, ведь слепому легче видеть жизнь в розовом цвете?! В таком случае, есть ли смысл жалеть погасшие глаза, если признано: лучше быть глухим и слепым, чем ничего не слышать и не видеть. А вот эта категория слепцов, действительно, достойна сожаления. Что бы ни раздражало их зрительные рецепторы - будь то багровый закат, живописные архитектурные развалины или плоды дизайнерской мысли - оставляет их душу равнодушной. Да и душой-то это назвать можно лишь с большой натяжкой. Так, центральная нервная система, хладнокровная, расчетливая, лишенная всяческих эмоций и сантиментов. Эти, если дружат, то по связям, если флиртуют, то с цинизмом, а если любят, то исключительно себя. Их счастье призрачно, поскольку лишено безумства страстей, теплоты нежности и глубины доверия. Они одиноки страшным одиночеством изгоя, не знающего: чтобы быть счастливым, не обязательно быть слепым, достаточно просто иногда закрывать глаза…
Что происходит, если уходит…? Неважно, как ее назвать: Любовь, Жизнь, Шанс… Инсульт надежды и веры? Когда парализован смысл жизни, когда нарушена координация чувств, и ты, словно слепой котенок, натыкаешься на холодные, тягучие будни, не находя спасительного теплого живота с щедрым соском, готовым давать энергию и жажду выжить…
Что появляется, если уходит…? Ибо свято место пусто не бывает, правда?... Саднящая опухоль там, где прежде было сердце? И метастазы в висках, вновь и вновь, по-садистски извращенно пульсирующие воспоминаниями о днях, когда не было потери. А еще хрипы в сдавленном потрясением горле, пытающемся хотя бы вдогонку успеть сказать то важное, что раньше казалось таким незначительным, таким само собой разумеющимся…
Что приходит на смену, если уходит…? Скользкая, как обледеневшее зеркало, дорога, по которой катишься невесть куда, обдирая до крови колени и ладони, ломая ногти до «мясного шва»? Пустые, холодные ночи, в которых ты остаешься Один-нА-Один с огромной кроватью, когда-то открывавшей вам двоим двери в иные миры, а теперь пугающая своей второй половиной – стылой, с идеально взбитой подушкой и несмятой простынею? Или, напротив, несчетное количество лиц и разгоряченных тел, приносящих оргазм, но не дарящих облегчение?..
Что же происходит, если уходит…? Гангрена чувств? Когда не умеешь радоваться, забываешь об удивлениях, восхищениях. Когда понимаешь, что разучился мечтать, а нежность твоя бьется в агонии…
А, может, если уходит…, ты захочешь наподдать ей вслед? Как можно дольше бежать сзади и выкрикивать в затылок проклятия, спускать по следу свору собак, клички которым Ненависть, Злоба, Сплетня, Гордыня и Подлость. Приказывать псам побольнее кусать, уязвлять, уродовать… Или, наоборот, будешь плестись, идти на четвереньках, ползти за уходящими ступнями, умоляя, чтоб хотя бы обернулась на прощание, чтоб пожалела, дала тебе шанс запомнить ее такой.… А может, молча отпустишь? Искренне, с улыбкой поблагодаришь, что приходила к тебе. Попросишь прощения, что игнорировал ее скромные потребности, что ничего не делал для того, чтоб удержать ее в этой жизни до конца…
Мы любим говорить: если уходит, значит, не твоя… Любим так считать потому, что не располагаем достаточной мудростью, не находим в себе смелости признавать свои ошибки, оправдываем этими словами свою лень души, примитивную духовность. Нам удобнее сказать: раз пришла, значит, смирись с имеющимся, терпи и…трудись! Трудись за двоих: сглаживай противоречия, поддерживай огонь страсти, заставляй обоих смотреть в одном направлении. Не справилась? Выбилась из сил, пытаясь пробудить спящих, вдохновить инертных? Если уходит…? Неужели, значит, не твоя?..
Любой мало-мальски просвещенный человек имеет представление, что это такое. Хотя бы поверхностно. Так сказать, в общих чертах. Молчаливое полудикое существо с законсервированным взглядом, живущее в режиме отсутствия. Оно непонятное, а потому непредсказуемое. Следовательно, опасное. Значит, патологическое, а болезни - это не забота общества. Это - хлеб врачей. Вот и забудем об этом. Дадим возможность врачам заработать, а болезни - шанс мутировать. Чтобы жизнь разнообразить, нервишки пощекотать. Адреналин опять же…
И он появился. Аутист-мутант, эдакий бесстрастный биологический робот. Не обижается, не досаждает назойливостью и болтовней. А самое главное - мы знаем, где у него кнопка. Та, что способна вызвать у несчастного приступ жесточайшего страха, сделать аутиста послушным рабом, кто владеет искусством игры на туго натянутых струнах его фобий.
А ведь это круто - иметь собственного аутиста в качестве домашнего питомца. Экзотично даже. Не то, что аллигатор в террариуме или акула в бассейне. Он смотрит по-человечьи, но не подглядывает. Видит, но не анализирует, как обратить увиденное в компромат на хозяев. Как сладко отражаться в глазах другого человека правдиво, не прихорашиваясь и не боясь критики…Аутист слышит и никогда не спорит. Ему можно говорить свои самые низкие тайны, лгать, бравировать и не ожидать ежеминутно, что он перебьет, разоблачит, ужаснется, пристыдит, да просто примет участие, которое в такие минуты личных откровений нафиг не нужно. Он - идеальный слушатель и не будет норовить лизнуть в нос, как преданный пес, или аккомпанировать наши излияния оглушительным мурлыканьем, как вальяжный кастрированный кот…
Созданный нашим безразличием мутированный аутист - занятная сексуальная игрушка. Он ограничивает себя только тем, что у него внутри. Оболочку он отдает легко, с волнующим вызовом девственницы, обреченной на фантазии того, кто ее подороже купил. И как это возбуждающе эротично - шептать в послушные уши вечные слова и не нести за них ответственность, разыгрывать перед сдержанными глазами самые непристойные сцены и не прослыть извращенцем. А главное - разматывать, раздирать, разрушать защитные слои аутиста и, наслаждаясь вспышками оголившихся фобий, чувствовать себя совершенным богочеловеком…
У нас между собой много общего. Мы можем различаться цветом кожи, разрезом глаз, телосложением, темпераментом. Но мы обладаем типовым набором органов, дышим, все как один, пытаемся контролировать чувства и эмоции. А еще - каждый из нас имеет предел. На этом факте сходство заканчивается, потому что точка этого предела никак не обозначена на карте анатомии человечества. Ибо у каждого живущего она только своя. Личная. И то, что последует за ней, зависит только от каждого из нас. Потому что достигший своего предела попадает в вакуум пронзительного одиночества, откуда можно выбраться, только самостоятельно сделав выбор: безумие, социальное дно, суицид или жестокая борьба. Война с обстоятельствами, с самим собой. Сражение за возвращение вкуса к жизни, за отвоевание надежды, которую оккупировала депрессия. Борьба до изнеможения, до хрипоты, до кровавых слез измученной души, впавшей в полную апатию и готовой запустить в тело программу смерти.
Современный мир невротичен. Пришла мода на крайности: либо все, либо ничего. Золотая середина перешла в разряд антиквариата и была отложена на полку, как непригодная человеку, нацеленному на максимальный успех. В этих бешеных ритмах пределы измельчились. И все чаще человек достигает своей точки слишком быстро. Пытаясь все успеть, изнашивается физически. Стремясь контролировать как можно больше информации, перенасыщает мозг до аварийной отключки. Завоевывая любовь, растрачивает чувства до дна. Желая совместить любимое дело и высокие заработки, разочаровывается. Расставляя жизненные приоритеты в порядке убывания, падает духом от несправедливости, ибо то, что в идеале должно занимать главное место, жестокая реальность вынуждает игнорировать.
Когда ваше дело - труба, это значит, вам стоит перейти с галопа на спортивный шаг. Чтобы, наконец, замечать то, мимо чего вы несетесь. Перестать жить на надрыве, чтобы научиться отдыхать. Отказаться от фастфуда не только в еде - в дружбе, в связях, в драгоценных минутах свободного времени. Чтобы позволить себе стать гурманом, не боясь показаться брезгливым, чересчур разборчивым снобом, который высокомерно держит дистанцию от общества. Если вы дошли, увы, до своего предела, вам просто жизненно необходимо полюбить себя. Эгоистично запереться в личном мире покоя, похожем на тот, который подарил Воланд Мастеру и Маргарите. И там переждать до того момента, когда эта условная труба упадет, лишенная опоры из ваших страхов, паники и отчаяния…
Мир должен узнать обо мне! Я еще не знаю, зачем и как это произойдет, но знаю до аксиомного абсолюта: мир обязан узнать обо мне! А иначе мне не жить. Ибо куда, по вашему, мне девать накопленные в эпохах знания? Где применить рвущийся к востребованности опыт? И как, скажите, до самого дна использовать наступившую зрелость, готовую в любой момент перерасти в процесс гниения, если останется этому миру неизвестной и ненужной?..
Помогите мне. Отметьте день встречи иллюминацией улыбок. Протяните навстречу надежные руки в тот самый момент, когда исторгнет меня из себя чрево небытия в вашу череду материализованных будней. Не превратите в очередной экспонат человеческого тщеславия, приколов к грубому холсту крылья моей по-новому дерзкой свободы и заперев под звуконепроницаемое стекло те слова, которые пронеслись со мной через века, чтобы быть услышанными вами…
Отойдите. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы дать мне сделать свой первый шаг прочь из кокона и приблизить тот момент, когда мир узнает обо мне. Шагните лишь немного в сторону, но не на столько, чтобы потерять меня из виду и оставить один на один с моей памятью.
Согрейте. Дайте мне тепла столько, чтобы не стало холодно моей обнажившейся перед вами душе, ибо неправда, что отстраненность, отчуждение и безучастие - синонимы холода. Поверьте, лучше гореть в пламени чрезмерного внимания, чем леденеть за его бортом.
Научите. Какой степенью мудрости надо обладать, чтобы не впасть в занудность? Сколько красоты открыть для вас в моем облике, чтобы не вызвать зависть и не дать повода усомниться, что мир должен узнать обо мне? И какими запасами чуткости, интуиции надо заручиться, чтобы уметь слУшать и слЫшать вас?
Поверьте. Без вас - нет меня, и без меня не станет вас. Я - это он, она и еще кто-то незнакомый сейчас за дверями. А все вы - это я. Ваше продолжение, ваше завтра через звенья лет. Я - это ваш первенец и тот, которого через секунду пронзит абортивная игла. Я - это только что спасенный вами и вами же убиенный. Нобелевский лауреат и Даун с чуждой хромосомой. Олигарх и лицо без определенного места жительства. Счастливчик, изгой, поэт и технарь. Я - ваша генетическая память, ваша генеалогия, ваш хромосомный набор, ваша суть. И разве это не справедливо, разве не оправданно требовать, чтобы мир узнал обо мне?..
Мы обожаем сенсации. Мы высчитываем свои гороскопы, расшифровываем морщины на ладонях, надеемся на бессмертие души и настойчиво ищем выход в тонкие миры.
Мы взвешиваем безнадежно больного до и после смерти, дабы определить массу души. Скрупулезно рассматриваем негативы после фотосессии в старинном замке с дурным прошлым, надеясь запечатлеть духов и привидения. Изучаем цветовую гамму своих аур и условия содержания собственных чакр, желая отыскать между нами инопланетян, святых или демонов.
Мы обожаем видеть сны. Читаем сонники, придаем бессознательной ночной стороне жизни огромное значение и пытаемся сделать ее как можно комфортнее изысканным бельем, царственной постелью и достойным партнером. Смежая веки, мы жаждем найти выход. Свой собственный, а потому - единственно правильный. Выход, за пределами которого нет условного наклонения; где нет правил, а есть одни исключения; где чувство ответственности - не бремя, а наслаждение личной свободой; где правда не уродлива, а всегда естественна и желанна; где будущее не пугающе туманно, потому что исключено как понятие; где Любовь ярка и честна, потому что эгоистична…
Жаль, но человек обречен просыпаться. И жаль вдвойне, что ночное путешествие часто забывается или вяло будоражит душу откуда-то с задворков памяти. В монотонной череде дней-близнецов нам иногда удается что-то особенное сделать или сказать, ощутить какое-то внутреннее озарение, блаженное чувство легкой эйфории: "все ок!", "выход найден!.." И замереть от осознания момента дежа вю - сладостного, удивительного, полуреального и…скоротечного, как Тот сон…
Сравнительный анализ, уравнения и неравенства - одни из любимых мыслительных операций человека. Мы выстраиваем всю свою жизнь, сравнивая, равняясь и отождествляя. Судьбу - со шкурой зебры, смерть - со старухой-косоносицей, славу - со звездами, власть - с Олимпом, а ничтожество - с послушной пешкой. Мы так привыкли к уравнениям, что любая попытка поставить между обыденными обязательствами и отдельно взятой личностью знак # (не равно), вызывает бурный протест и провозглашается дурным тоном. Нам спокойнее от того, что о нас кто-то когда-то уже позаботился, спустив откуда-то сверху "директиву", на которую обязан равняться вид "человека обыкновенного". Как это сладко: не думать, не мудрствовать, не искать смыслов и, главное, не нести за вышеперечисленное никакой ответственности. Живи себе по плану: образование - как у приличного человека, работа - как у успешного, семья - как положено… О душе тоже позаботимся: вера - по традиции, нормы поведения - по закону, книги - по моде и хвалебной рецензии, искусство - по классическим канонам. Мы бездумно стремимся быть "не хуже других", занять на шахматной доске жизни позицию короля, забывая, насколько жалка и труслива эта фигура, прочно попавшая под каблук своей Королевы.
Мы презираем тех, кого отождествляем с пешкой. Тех, кто живет с ошибками, на которых можно учиться, но невозможно исправить. Мы все - те, кто считает себя сравнительно умными и нормальными - цинично используем в своих целях доверчивость, наивность, беззащитность пешек и их безбоязненную готовность ошибаться в погоне за какой-то неведомой призрачной мечтой. Мы выстраиваем из них некую, кажущуюся нам привлекательной, жизненную позицию, на которую будут слепо равняться остальные нам подобные. И нам плевать, что, согласно шахматной философии, ходы пешки - это навсегда, что они никогда не смогут вернуться туда, откуда они начинали, что эти ходы никак нельзя исправить в случае неудачи. Мы лишь разумно понаблюдаем за их крахом с безопасного расстояния, методично разберем "пешечные" продвижения день за днем и вычленим из них слабое звено, чтобы впредь, сделав ход очередной пешкой, быть готовым к последствиям…
@темы: из интернета